Сергей Изуверов - Межгосударство. Том 2
Выколотая окрестность предстаёт нам в последний раз. Она неспокойна и держится настороже. Она готова к свершению поворота в своей судьбе, приблизительно такой она будет в 1923-м, большевики под видом повального шмона предпримут всеобщую зачистку окрестности, навсегда останется выколотой. Слишком многое происходило в эти семьдесят и первые герои, начинавшие житие здесь и проповедовавшие то, что они проповедовали, навсегда среди её дворов и подворотен, их угодопамятники будут нависать над окрестностью выше, летал над ней воровской монгольфьер, даже если многие из них будут живы и явятся на Хитровскую площадь, скажем, в 1965-м, ровно через сто, собственные квазипамятники будут качаться над ними и смотреть с высоты. Это было злое и жестокое место, же, на протяжении более полувека для империи больше, все экспедиции Собственной императора, полиция её и её армия во всех местах, где воевала и где стояла своими полками. Выколотая окрестность стягивала в себя зло, какое только могла охватить и до какого могла дотянуться и сквозь маленькую щель от древнего укола уводила из мира Воинбурга в мир Зоббурга и далее, в неизвестные даже на земле ойкумены. Это прощание с ней, внешне ужасной, на самом деле иного рода. Это чересчур затянутая эпитафия, чрезвычайно грустно её писать и в глазах, да, да, в глазах, можно ли поверить в это, стоят. Ничего этого больше нет и не будет, туман рассеян, Ульянов-Ленин делал свою революцию и заставлял жену писать письма, истребить выколотую, в связи с, однажды, едва не был арестован его отец. После конца остались гнить тысячи картузов. Кхерхеб арестован, почти немедленно отпущен, не сказавши ничего сверх, известно. У сыщиков уже отнято на арест, аукцион неостановим, разве сорван (думали, для этого шаги). Гувернантка, не с собой подопечных, самолично надзирала, закутанные в шубы, уже не могли снять, участники аукциона в карету со столом и скамьями, смотрела, выезжает на маршрут. Все из-за шуб, даже Сеид Бурхан, во власти Изамбарда. Во все угольные лифты их жилищ положен украденный у цвергов портландцемент, все, разумеется, замёрзли. В шубах, вынуждены встречать осады цвергов, явились за имуществом, источая вокруг нечеловеческую и древность, помощникам Изамбарда ничего при помощи челночного швейных и стальной, зашить намертво, на аукцион. На шести поворотах следования кареты с аукционом афишные со спрятанными, всякий раз новым обликом пугали кучера, поворачивал, вели пацаны для священного делания, марвихер-гопа. Кучер хотел по настоящему, выскочивший из тумбы император испугал, вынужден на новый деревянный, пока карета ехала по, сам с пугающей вбок, преследуемый экипаж в заброшенный переулок, можно ждать похлеще чудовищ и живых мостов. Сыщики уже, ошиблись, карета не та, пацаны ещё не, не понимал ничего далеко отсюда император, так литературным терроризмом, одно неверное за другим. Л. К. до момента никогда, это слово в столь главном. Когда окончится, выколотая окрестность будет существовать ещё семьдесят, в описываемое только закладывала порядки, пусть с небывалой основательностью. Герардина не выдержала, за каретой. Монахия плакала (думая, возлюбленного, от которого стала дынной, сегодня охрана кареты казначейства), Вестфалия, следила за гувернанткой, за ней, Альмандина порошки в кухне дома помощника пристава третьей Мясницкой. Зима не лёд, бомбистом, в схроне в переулке, туда отосланный антиквар Готлиб, поблизости налётчики Спица в ловких пальцах, Циклоп в овечьей шкуре, Купидон с тремя крылами. Аукционистов из шуб только Изамбард, ленточные пилы, не преминул осведомить, до того, начались. Чарльз Лютвидж Доджсон и Николай Лесков, словари, друг другу письма, Жюль Верн писал новый, Герардина Неубау за каретой уже выбившись, настолько, одна нога стираться. Карета с передвижного, из-за натяжения верёвок с противоположной, в переулок, мусорным тупиком, помалу останавливаться. Кучер, в ловушку, припоминал все давеча предосторожности, наставления настороже, слишком важен возимый материал, насколько, никто, в первую очередь, велел везти. Зима не лёд бросил, только грянул, Циклоп в овечьей шкуре в кучера, не попал, хотел снова, вырвалось из кареты, заставило. От дынной нитроглицерином дно и крыша в сторону небес, из разлома вверх столб и смерч из доказательств, собрали международные, Л. К. и Лукиан Прохоров по делу литературного. Смерч, пеплу из вулкана, саже из лампы, стал разлетаться над всей Россией. Отныне следователем по этому народ. Люди в течение недели доказательства от Нерчинского горного до Севастополя, от Архангельска до Баку. Бывшие крепостные, больше всех и дворяне в первом с небес доказательства, вскоре вынесен, сыщики всего мира разгадкой дела. Действия литературных террористов не против земской, против судебной, уже и утверждённой, ещё не в жизнь. Благодаря раскрытию, проведена, привело к целому последствий, главное из в мир в 1945-м, в городе Нюрнберге. Нюрнберг город побратим выколотой, в коей треугольник вершинами «Каторга», «Сибирь» и «Пересыльный» заключал в центре будку сменных городовых Рудникова и Лохматкина.
